В 20-х числах апреля 1778 года А.В. Суворов прибыл в Крым, где сменил ушедшего по болезни в длительный отпуск генерал-поручика А.А. Прозоровского. Таким образом, в его подчинении оказались сразу два корпуса – и Крымский, и Кубанский. Поэтому он упросил П.А. Румянцева направить на Кубань 50-летнего генерал-майора В.В. Райзера, сына вице-президента Берг-коллегии. «...Последнего генерала направил, – писал позже Суворов, – протчие все уехали гулять, получать ордена и иные награждения».
     Приняв под своё командование Кубанский корпус, генерал Райзер повёл себя весьма странно. Вместо того чтобы сохранить налаженные с местными народами отношения, он своим непониманием здешних нравов, обычаев и традиций до предела обострил их («всё налаженное превратилось в неладное»). Так, уже 26 апреля новый военачальник отправил из Благовещенской крепости в соседнюю Марьинскую обоз маркитантов со слабой казачьей охраной. Дорога проходила вдоль Красного леса, где засели закубанские абреки. В результате неожиданного налёта вся охрана была перебита, а маркитанты с обозом попали в плен.
     В начале мая аналогичные стычки произошли у Ангельского и Римского фельдшанцев, а затем и в непосредственной близости от Благовещенской крепости. Это вызвало беспокойство у Суворова, и он 16 мая издал приказ по войскам Крымского и Кубанского корпусов о порядке несения службы. Распоряжение заключало в себе подробные наставления по быту и хозяйству войск, сбережению здоровья и обучению солдат, передвижению, действиям в боевой и поведению в мирной обстановке.
     Суворов запретил делать походы за Кубань в отместку за набеги горцев на русские сторожевые посты и кочевья союзных ногайцев. Он справедливо полагал, что «... не примечено народов, явно против России вооружающихся, кроме некоторого числа разбойников, коим … всё равно, ограбить российского ль, турка, татарина или кого из собственных своих сообывателей... Следовательно, не есть то народы, но воры...».
     Зная о том, что русским войскам запрещено переправляться на левый берег Кубани, абреки сами повадились ходить «в гости» к русским солдатам. Уже 20 мая они напали на пост, выставленный у Славянского фельдшанца (южнее нынешней станицы Анастасиевской). Спустя два дня нападению подвергся сторожевой пост, который располагался в урочище Курки. Вдохновителями и организаторами грабительских набегов были, как правило, горские князьки и дворяне.
     Более тонкую игру против России вела соседняя держава. В июне Райзер докладывал Суворову о действиях на Кубани турецкого шпиона Джан-Бурги-хаджи, которому удалось «по своему ухищрению от бурлацкого, китайского и манского мурз» (Едичкульской орды – Б.Р.) получить печати «в склонности к Порте оттоманской». В связях с турецкой разведкой был заподозрен и сераскир Арслан-Гирей – родной брат крымского хана.
     В начале июля Райзер получил приказ Суворова о передаче Кубанского корпуса под командование генерал-майора И.Ф. Бринка, пребывавшего в крепости Дмитрия Ростовского (нынешний Ростов-на-Дону). Но вскоре этот приказ был почему-то отменён. Райзер остался при должности и при неизменных взглядах на то, что происходило вокруг него.
     В конце июля командир Кубанского корпуса, находясь в крепости Ачу, арестовал сераскира Арслан-Гирея и под конвоем отправил его в Крым. После этой выходки Суворову пришлось ехать в Бахчисарай и просить у Шагин-Гирея прощения за бестактность своего подчинённого. А самому пострадавшему в порядке компенсации за нанесённую обиду был вручён подарок в 3000 рублей.
     Райзер между тем продолжал своевольничать. В начале августа он задержал при Тузлинской косе турецких посланцев, о чём рапортом известил Суворова. Командующий «приказал тех посланцев отпустить в желанный путь». Спустя ещё несколько дней неугомонный генерал сделал с немалочисленным отрядом поиск (поход) за Кубань и сжёг аул Ханал с находившимися в нём людьми. А позже выяснилось, что у князя, владельца аула, были хорошие отношения с Россией.
     Безответственно отнёсся Райзер и к распоряжению П.А. Румянцева провести личные переговоры с некрасовцами об условиях их возвращения на родину. Генерал перепоручил эту деликатную миссию одному из полковников. Тот в свою очередь послал с письмом в Закубанье двух казаков, которых некрасовцы заковали в кандалы и продали анапским туркам в рабство. Получив за это очередной выговор по службе, Райзер направил к некрасовцам капитана Тамбовского полка. Но «бунтари» не пожелали вступать в переговоры и обстреляли российский бот из пушки.
     В начале сентября Райзер получил известие о появлении против Тамани турецкого флота и выступил с войсками из Благовещинской крепости, прихватив с собою Арслан-Гирея. По дороге генерал узнал «об удалении сказанного флота в глубину моря», однако решил, «сераскира по неверности и упорству препроводить в Ениколь, потому что оставить его при ордах сомнительно, ибо... во всём вредном он был начальник... без него в ордах будет спокойствие и меньше для нас беспокойствия».
     Вообще-то Райзер просил Суворова отправить Арслан-Гирея «с его людьми в Таганрог», ибо не худо в случае каких надобностей иметь такого аманата (заложника – Б.Р.), а в орды его живого пустить» командующий войсками на Кубани опасался. Суворов осудил «странный поступок» Райзера, как не имевший «вида благопристойности» и не сообразовывавшийся «с политическими обстоятельствами».
     В конце ноября царское правительство решило отвести Кубанский корпус к южному рубежу России, то есть к реке Ее. На это Суворов ответил Румянцеву, что отвод войск от Кубани «...будет поводом ко всегдашним набегам закубанских... черкес на донские... селения. Через отбытие российских войск узда с них сложена будет...». Но, учитывая трудности со снабжением корпуса, он дал указание Райзеру о подготовке к сближению с границей империи.
     В конце 1778 года Суворов, минуя непосредственного начальника Румянцева, попросил своего покровителя Потёмкина перевести его в иное место: «Вывехрите меня в другой климат». Покровитель дал указание главнокомандующему поручить просителю провести инспекторскую проверку всех каспийско-кавказских кордонных линий. Во второй половине января 1779 года Суворов опять ступил на кубанскую землю. Но, осмотрев фельдшанец Восточный и крепость Павловскую, генерал не стал продолжать путь вдоль реки Кубани, а повернул на северо-запад. 23 февраля он доложил Румянцеву о проделанной работе и снова попросил найти замену Райзеру.
     В первый день весны 1779 года Суворов направил приказ командиру Кубанского корпуса о выводе войск в летние лагеря для боевой учёбы и выбора места для постройки нового фельдшанца «между Марьинскою крепостью и Архангельским фельдшанцем». Суворов ещё раз советует Райзеру переехать поближе к середине кордонной линии, в крепость Марьинскую, организовать там базар и меновый двор, а также соорудить мост через Кубань.
     Но у командира здешнего корпуса были другие планы: он принялся выжигать леса вдоль Кубани. Суворов опять сделал ему замечание («...выжигание драгополезных лесов не сужу я столь необходимым») и потребовал усилить бдительность, договориться с закубанскими князьями об удержании подвластных им людей от нападений на российские кордоны и на мирных ногайцев.
     Во второй половине марта Румянцев согласился, наконец, отозвать генерала Райзера с поста командира Кубанского корпуса и временно назначить на эту должность бригадира К.Х. Гинцеля. Суворов тут же даёт новому военачальнику указание перевести штаб корпуса из Благовещенской крепости в Марьинскую и лично осмотреть все укрепления кордонной линии, а в руководстве войсками неукоснительно соблюдать требования его прошлогоднего приказа.
     29 марта 1779 года П.А. Румянцев сообщил А.В. Суворову, что в Константинополе заключена Айналы-Кавакская («изъяснительная») конвенция между Россией и Турцией, которая подтвердила положения Кючук-Кайнарджийского договора, признала независимость Крымского ханства и законность избрания Шагин-Гирея на ханский престол. Россия со своей стороны обязалась вывести свои войска из Крыма, разрушить укрепления Кубанской кордонной линии и переместить здешний корпус на правый берег реки Еи.
     Выполняя указания Румянцева, Суворов поручил бригадиру Гинцелю к 14 мая разрушить Екатерининскую и Новотроицкую крепости, а также все фельдшанцы первой и второй дирекций и 15 мая выступить в поход к Керченскому проливу. Остальные укрепления планировалось уничтожить к 20 мая, после чего полки вывести в Ейское укрепление, а артиллерию возвратить в Азовский арсенал. Отдавая приказ о разрушении крепостей и фельдшанцев, Суворов был обеспокоен лишь тем, чтобы «тамошние народы в свойство их не вникли», то есть не могли использовать.
     О решении российского командования разрушить кордонные укрепления и отвести свои войска сразу же узнал Шагин-Гирей. Он попросил Румянцева передать все крепости с имеющейся в них артиллерией ему, дабы там можно было разместить ханские гарнизоны. Больше того, крымский правитель, видимо, понимая шаткость своего положения, хотел, чтобы русские военачальники оставили ему и часть своих солдат. В ответ на все просьбы хана Румянцев приказал Суворову передать ему только уцелевшие укрепления.
     После вывода из Крыма и с Кубани русских войск генерал-поручик Суворов оказался не у дел. Поэтому в конце июля Потёмкин назначил его командиром пограничной дивизии только что образованной Новороссийской губернии. А в январе 1780 года Суворова как опытного дипломата и администратора направили в Астрахань для подготовки «супернированного набега» на Персию, который так и не состоялся. На просьбу боевого генерала дать ему настоящее дело, Потёмкин удостоил его чести покомандовать Казанской дивизией, состоявшей всего из двух полков.
     Пока Суворов находился на берегах Волги османская агентура на Кубани активизировала подготовку местного населения к газавату – священной войне против русских. Она началась летом 1781 года массированным набегом татар и ногайцев на донские станицы, жителям которых пришлось собирать поголовные ополчения мужчин, начиная с 15-летнего возраста. Из-за необузданной самовольности и хищного стремления к разбоям кочевников население Дона несло «сугубые убытки и разорение».
     Ногайские предводители перестали повиноваться Шагин-Гирею, объявив, что не считают себя более его вассалами. Одновременно правительство султана Абдул-Хамида I начало проводить политику, направленную на отделение Кубани от Крымского ханства и создание автономного княжества, которое служило бы оплотом для перманентных набегов на южные губернии России. В ответ на эту провокацию русское правительство послало на Кубань два отряда – один из Азова под командованием генерал-майора Пиля, а другой из Ставрополя под командованием генерал-майора Фабрициана. Но рейды, рассчитанные на внезапность, цели не достигли. Это позволило ногайским феодалам сделать вывод, что русские войска не страшны.
     Протурецки настроенные предводители кочевников поддержали призыв части духовенства Крымского ханства не подчиняться Шагин-Гирею и избрали ханом его старшего брата Батыр-Гирея, жившего за Кубанью. Младший брат – кубанский сераскир Арслан-Гирей – сразу же поднял восстание и, собрав войско, отправился на помощь новому хану. Не осталась безучастной к событиям в Крыму и на Кубани и Турция: она без промедления высадила морской десант на Таманском полуострове.
     Видя, что власть уходит из рук Шагин-Гирея, активизировала свои действия на юге и Россия. В августе 1782 года Г.А. Потёмкин вызвал к себе в Херсон А.В.Суворова и вновь назначил его командиром Кубанского корпуса. На сей раз перед полководцем была поставлена задача: изолировать Кубань от Крыма быстрым и энергичным пресечением мятежных настроений среди татарских и ногайских феодалов. Кубанский корпус к тому времени включил четыре пехотных и два драгунских полка общей численностью личного состава 8541 человек, причём каждый десятый военнослужащий был болен. Штаб корпуса располагался в крепости Дмитрия Ростовского.
     В связи с предстоящим уходом войск на зимние квартиры Суворову пришлось решать вопросы размещения солдат на постой, снабжения их продовольствием и обмундированием. Особой заботой командующего была боевая подготовка личного состава для превращения служилых в дерзновенных воинов. Не забывал полководец и о Кубани. По его указанию туда засылались разведчики, разрабатывались меры по нейтрализации турецкой агентуры, возобновлялись старые и устанавливались новые контакты с ногайскими феодалами с целью привлечения их на российскую сторону.
     В конце января 1783 года Суворов и атаман войска Донского Иловайский были вызваны Потёмкиным в Херсон. Там командующий войсками юга России зачитал им указ о начале военных приготовлений «для отражения силы силой» в случае враждебных действий со стороны Турции. А о том, что такие действия возможны, говорили и формирование османской эскадры с десантом, и стягивание сухопутных войск, и усиление приморских крепостей Суджук-Кале, и Анапа с участием французских инженеров.
     Обращаясь к Суворову, Потёмкин потребовал держать Кубанский «корпус на готовой ноге, как для ограждения собственных границ и установления между ногайцами нового подданства, так и для произведения сильного удара на них, если б противиться стали...». Чтобы корпус мог противостоять опасной ногайской кавалерии, Потёмкин приказал атаману Иловайскому подготовить для него 17 конных казачьих полков.
     После возвращения в крепость Дмитрия Ростовского Суворов, не медля, принялся готовить свои войска для похода на Кубань. Он дал указания о заготовке провианта и фуража, о закупке лошадей, о ремонте повозок и пушечных лафетов. Командир корпуса часто выезжал в донские станицы, где квартировали пехотинцы и кавалеристы, проверял выполнение своих указаний. Обычно такие поездки заканчивались объявлением внезапной тревоги или проведением кратковременных полевых учений.
     С наступлением хорошей погоды Кубанский корпус был передислоцирован на правобережье Еи и занял государственную границу, установленную девять лет назад Кючук-Кайнарджийским мирным договором. Вскоре вдоль реки протянулась цепь редутов, в каждом из которых размещалось по роте пехоты, вооружённой пушкой-единорогом. Между редутами расположились казачьи заставы. Вторую линию пограничной стражи образовали корволанты (мобильные резервы).
     Имея под рукой большое количество войск, Суворов смог значительно усилить и Ейское укрепление. Он объединил цитадель с паланкой, что позволяло в случае необходимости обороняться меньшими силами. Одновременно был восстановлен и карантинный редут, который стал надёжным заслоном от проникновения заразных болезней. После этого Суворов перевёл в Ейское управление и штаб-квартиру своих войск.
     Чтобы прощупать настроение ногайцев, командир Кубанского корпуса послал во все орды приглашение на праздник по случаю своего прибытия. В короткое время в степи под Ейским укреплением собралось до 3000 кочевников. Суворов, которого ногайцы помнили по пребыванию на Кубани пять лет назад, принял их как старых приятелей и угостил на славу. Довольны были и гости, и русский военачальник, положивший начало разведке.
     В апреле 1783 года Екатерина II издала манифест о принятии под свою державу Крымского полуострова, Тамани и всей Кубанской стороны «для устранения поводов к вечным раздорам с Портою оттоманскою и возмещения знатных убытков, сделанных на татар и для татар».
Через несколько дней в Ейское укрепление, к Суворову, прибыли два генерал-майора – В.И. Елагин и Ф.П. Филисов (Вилисов), которых он запрашивал ещё в первый свой приезд на Кубань для командования крыльями кордонной линии. Перед генералами была поставлена задача: восстановить старые укрепления и разместить в них военные гарнизоны.
     Первым на Кубань выдвинулся Низовский пехотный полк, которым командовал полковник Г. Холле. Солдаты совершили марш к Копылу, переправились через Кумли-Кубань (Протоку) и восстановили фельдшанцы, тянувшиеся вдоль среднего рукава Кубани (будущей Старой Кубани, Кубанки – Б.Р.). Командир оставил в каждом из возрождённых укреплений по гарнизону, а штаб разместил в Таманской крепости. Потом полк участвовал в оборудовании постов на Курке, в Ачуеве и бывшем фельдшанце Римском.
     Следующим на бывшую кордонную линию отбыл Нижегородский пехотный полк под командованием полковника С. Булгакова. По пути следования солдаты восстановили Бейсугский и Кирпильский коммуникационные редуты и, придя на Кубань, стали лагерем при Копыле (Эски-Копыле – Б.Р.), у которого построили хороший мост через Кумли-Кубань. После перехода на левый берег северного рукава Кубани полк занял «пустующие копыльские развалины» – крепость Ени-Копыл, разрушенную во время мятежа противников хана Шагин-Гирея.
     22 июня выехали из Ейского укрепления на Кубань генерал-майоры Филисов и Елагин, которым через несколько дней предстояло провести церемонию приведения к присяге на верность России ногайских орд. Напутствуя генералов перед отъездом, Суворов ещё раз потребовал: «...вводите в войсках обычай с татарами (ногайцами – Б.Р.) общаться как с истинными собратьями. От благожелательного отношения войск к населению зависит многое: и добровольная присяга, и добровольное переселение на родину предков».
     Со своей стороны Суворов принимал все меры к тому, чтобы ушедшие к Копылу и Тамани войска были обеспечены и продовольствием, и фуражом. Он договорился с командованием Черноморского флота о доставке грузов к местам дислокации полков водным путём. А для строительства двух наплавных мостов командир корпуса попросил у Потёмкина, уже находившегося в Крыму, 40 понтонов.
     Новоявленный князь Таврический в свою очередь прислал прибывшим на Кубань генералам ордера и напомнил, что принятие присяги должно быть организовано торжественно и пройти только добровольно. Для приобретения угощений участникам церемонии Потёмкин выдал генерал-майору Елагину 300 рублей, а генерал-майору Филисову 500 (по другим данным – 600) рублей.
     Торжества по случаю вступления в российское подданство кубанского населения проходили 28 июня 1783 года, в день восшествия на престол Екатерины II. Присяга принималась в одно и то же время, по одинаковому сценарию, но в трёх разных местах. В степи под Ейским укреплением присягали ногайцы Джембойлукской и Едисанской орд, на плацу перед Ени-Копылом – ногайцы всех трёх поколений Едичкульской орды и у стен Таманской крепости – местные татары.
     С особым размахом прошла церемония принятия присяги под Ейским укреплением, где присутствовал Суворов. На торжество прибыло 6000 кочевников. После богослужения в православной церкви были собраны в одном месте все ногайские старшины. Им прочитали манифест об отречении Шагин-Гирея от престола и предложили дать клятву на Коране. Как и следовало ожидать, возражений не последовало. Тут же было объявлено, что многим мурзам присвоены чины штаб- и обер-офицеров русской службы. Потом начался пир, на котором было съедено 100 быков, 800 баранов и выпито 500 вёдер водки. Ели и пили до бесчувствия, за что некоторые ногайцы поплатились жизнью.
     На следующий день, 29 июня, отмечались именины наследника престола (будущего Павла I), ознаменовавшиеся новым пиром. 30 июня, утром, торжество продолжилось. И лишь после этого довольные гостеприимством ногайцы в сопровождении русских офицеров откочевали в свои орды. Там состоялась присяга тех, кто не смог принять участие в ейском торжестве.
     «Однако подчинение кочевников российской власти, достигнутое с формальной стороны, нельзя было принимать за действительное. Своеволие, беспорядки и внутренние раздоры ногайских орд проявлялись так часто и так недавно..., что надежда на внезапное перерождение ордынцев была бы чистой иллюзией». Особенно восприимчивы были кочевники к подстрекательству извне, чем постоянно пользовалась турецкая агентура.
     Признаки непокорности и своеволия ногайцев обнаружились скорее, чем можно было ожидать. Турки, избегая открыто враждебных действий против России, сеяли смуту среди кочевников исподтишка. В ответ на это Потёмкин продолжал относительно их прежнюю политику: приказывал обращаться с ногайцами ласково, оказывать уважение к их религии. Он велел Суворову внушать ногайцам, что они будут избавлены от рекрутчины, что поборы с них уменьшатся, что не желающие оставаться в русском подданстве, могут уходить за Кубань.
Но Суворов, не дождавшись указания свыше, для сохранения в крае спокойствия, приступил к переселению покорившихся кочевников в уральские степи. Движение ногайских колонн происходило малыми частями под присмотром русских войск. Чтобы пресечь возможность покушения ногайцев на донские земли, от Ейского укрепления далеко на север была протянута цепь казачьих постов. Суворов наблюдал за движением и ехал позади всех орд.
     Естественно, большинство ногайцев не хотело переселения. Уральские степи, откуда более двух веков назад вышли их предки, были не знакомы потомкам. А лакомую манычскую степь им не предлагали: там прочно обосновались донские казаки и калмыки. 31 июля, отойдя от Еи всего около сотни вёрст, ногайцы внезапно напали на русское охранение и на верных России своих соплеменников. Произошёл кровопролитный бой со множеством убитых и раненых.
     Суворов обратился с увещеванием к бунтовщикам, но его никто не слушал. Тогда, следуя инструкции Потёмкина, он дал им волю идти куда хотят. Десять тысяч джембуйлуков повернули назад и обрушились на пост русского охранения. Пост успели подкрепить, и солдаты одолели кочевников. От неудачи те пришли в исступление и начали истреблять своё имущество, резать жён, бросать в реку младенцев. Во время схватки погибло до 3000 ногайцев, русских было убито и ранено около 100 человек. Разбитые кочевники бежали без оглядки, и многие из них умерли в степи от голода, как доносил Суворов Потёмкину.
     Но поражение джембойлуков распалило злобу ногайцев, и между их мурзами состоялся заговор, во главе которого стал Тав-султан. Мятеж охватил все орды. Его жертвами явились солдаты нескольких мелких отрядов. Предводитель мятежников предпринял отчаянное нападение на Ейское укрепление, в котором находилась жена Суворова с маленькой дочерью. Штурм продолжался в течение трёх суток. Но стрелы кочевников не могли совладать с пушками. Ейское укрепление устояло, и ногайцы всей своей массой ринулись в сторону Кубани.
     Потёмкин был недоволен Суворовым за начатое им переселение ногайцев, тем более, что на это не последовало повеления Екатерины II. Он приказал тщательно наблюдать за действиями Шагин-Гирея, который бежал из Крыма и находился на Тамани. Командующий войсками юга России приказал командиру Кубанского корпуса передать хану личное послание, в котором грозил сильным поражением и истреблением мятежников, но в то же время не возражал против переселения желающих за Кубань.
     Исполняя указание Потёмкина о наказании ногайцев, Суворов сформировал отряд из 16 рот пехоты, 16 эскадронов драгун, 16 донских полков и 16 орудий артиллерии. Казачьих полков пока в наличии не было: атаман Иловайский получил предписание идти с ними прямо к одному из конечных пунктов – месту впадения в Кубань реки Лабы, где располагалась Александровская крепость бывшей кордонной линии.
Успех экспедиции зависел прежде всего от соблюдения в тайне её подготовки. Поэтому Суворов прибегнул к двум испытанным средствам: распространению слухов о своём отъезде с Кубани и скрытому движению войск. Он знал, что кочевники по своему темпераменту замечательные вестовщики и доверчивы ко всякой молве. А скрытое движение войск требовалось потому, что оно должно было происходить на виду у закубанских жителей.
     11 августа Суворов одновременно с войсками выехал из Ейского укрепления и взял курс на Копыл. В пути он по указанию Потёмкина написал письмо Шагин-Гирею, потребовав, чтобы тот вместе со всем окружением выехал из Тамани в Россию. Но бывший хан ответил отказом. Узнав об этом, главнокомандующий приказал арестовать его. Суворов, находившийся на марше, поручил эту операцию генерал-майору Елагину, с чем и отправил к нему курьера. Последний ехал через Копыл, где должен был сменить конвой. Но, когда курьер попытался это сделать, ему сказали, что комендант крепости спит и не велел себя будить.
     Задержка в Копыле позволила Шагин-Гирею, почуявшему неладное, спокойно переправиться на левый берег черноморского рукава Кубани и стать недосягаемым для русского генерала. Суворов же схлопотал от Потёмкина очередной выговор. «Я смотрю на сие с прискорбием, как и на другие странные в Вашем краю происшествия, и рекомендую наблюдать, дабы повеления, к единственному Вашему сведению и исполнению преподанные, не были известны многим».
     В Копыле Суворова ожидали ещё большие неприятности. Полководец был поражён тем, что открылось его взору. «Вашей светлости с сожалением должен донести, – сообщал он Потёмкину в рапорте от 15 августа, – что здесь, при Копыле, нездорово, о чём я в дальности моей ни от кого предварён не был». Генерал-майор Филисов устроил лагерь на бывшем долговременном ногайском кочевье, которое не являлось выгодным местом. Команды отправлялись на лесозаготовки не ротами, а наскоро сколоченными группами – без начальников и без припасов. Убитых и умерших зарывали тут же, внутри лагеря. Солдаты и офицеры страдали от ран и болезней...
     Особенно плохо обстояли дела в Воронежском полку, которым командовал бездарный офицер и нечестный человек Н. Рахманов. Суворов отмечал, что он шёл «в поле с полком, а с поля – с батальоном, против его одного года я во всю мою службу столько людей не потратил...». Несмотря на такое отношение к службе, Екатерина II досрочно присвоила нерадивому полковнику чин бригадира.
     Тяжёлое положение создалось и в артиллерийской команде капитана Перхурова. Атмосфера, царившая в лагере, сделала этого офицера, в прошлом хорошего командира, ленивым, праздным и неповоротливым. В случае военных действий на артиллеристов нельзя было положиться. (Тут Суворов поторопился с выводом: капитан Перхуров учёл замечания и опять стал хорошим командиром – Б.Р.).
     Только Нижегородским драгунским полком Суворов остался доволен. Полковник Давыдов, дядя известного поэта-партизана, его штаб и все офицеры строго выполняли указания и распоряжения начальства. «Сей полк под Копылом соблюдён цел» – отмечал командир корпуса. (Судя по всему, в честь этого полка позже был назван ерик, бравший начало из Старой Кубани, или Кубанки, на юго-западной окраине современного города Славянск-на-Кубани – Б.Р.).
     Суворову пришлось немало потрудиться, чтобы навести порядок в копыльской группе войск. Первым делом он перевёл лагерь в бывшую Благовещенскую крепость, где место было более здоровым. Затем командир корпуса принял самые решительные меры для восстановления здоровья солдат и офицеров: больные были помещены в отдельные шалаши и землянки, началась заготовка местных лекарственных трав, речную воду перед употреблением стали кипятить.
     Филисов не выполнил и указаний Суворова о подготовке к предстоящему походу подвижного магазина, о создании запасов продовольствия и фуража. Навёрстывать упущенное пришлось буквально на ходу. Во всех полках пекли хлеб и сушили сухари. Специальные команды ловили, солили, вялили и коптили рыбу. Маркитанты срочно закупали и завозили в Копыл муку, сало, ветчину, соль.
     Занимаясь хозяйственными делами, командир корпуса ни на минуту не забывал о предстоящей экспедиции. Особое внимание уделялось обеспечению безопасности передвижения войск. С этой целью организовывалась и засылалась разведка в ногайские орды и турецкие форпосты на Чёрном море. Шла постоянная переписка с Потёмкиным и Иловайским. Уточнялись время и место встречи с донскими казаками.
С середины сентября к Благовещенской крепости начали прибывать войска из Ачуева, Тамани, Темрюка, Новотроицкого укрепления. В короткое время под рукой у Суворова оказалось 15 эскадронов драгун, 15 рот пехоты и 3 полка казаков; на вооружении войск было 8 пушек. 19 числа командир корпуса дал отставку генералу Филисову и поручил командование группировкой генералу Елагину. С этого момента началась отправка войск малыми группами для сосредоточения в Красном лесу.
     Сам Суворов отправился в поход 24 сентября. Об этом он сообщил рапортом Потёмкину: «...сего числа с войсками, для операции следующими, выступаю я отсюда вверх Кубани, и отныне Копыльская коммуникация со мною по отдалённости пресечена». Это означало, что курьеры к нему и от него должны были добираться не через Керченский пролив, а вокруг Азовского моря.
     Прибыв к месту сбора, Суворов уже на следующий день устроил смотр всем войскам. А вечером все ротные и эскадронные командиры получили устный приказ о порядке следования к устью Лабы, где намечалась переправа через Кубань. Командующий решил, что и дальше надо передвигаться только по ночам, идя дорогой, которая была проложена им весной 1778 года. Перед рассветом войскам следовало укрываться в выбранных разведчиками местах и в течение всего дня отдыхать, чтобы набраться сил для нового перехода.
     Пройдя за последнюю сентябрьскую ночь 17 вёрст, отряд остановился у места сосредоточения. К этому времени разведка донесла, что броды через Кубань уже найдены и обследованы, так что ни паром, ни наплавной мост не потребуются. Вечером, до заката солнца Суворов сам сделал вылазку и убедился, что ногайцы в междуречье Кубани и Лабы занимаются мирным трудом и ничего не подозревают. Вскоре пришло донесение от Иловайского: он с десятью казачьими полками прибыл к устью Лабы и укрылся в приречном лесу.
     Переправа через Кубань началась глубокой ночью. Река в месте форсирования имела ширину больше 75 саженей, но русло делилось островом на два рукава. Обоз и пушки пришлось вытаскивать с помощью канатов, для чего спуск с правого берега и подъём на левый берег пришлось выполаживать. Но, несмотря на все трудности, переправа прошла успешно. Пехоте пришлось раздеваться донага, держа ружья и сумки с патронами над головами. Для уменьшения скорости воды конница переправлялась чуть выше по течению, везя одежду пехотинцев и артиллерийские заряды.
     Встреча с ногайцами произошла в 12 верстах от Кубани, в урочище Керменчик. Для беглецов она явилась полной неожиданностью. Сражение развернулось на обоих берегах Лабы. Сеча была жестокая, особенно тогда, когда пешие ногайцы пустились наутёк. Но русские солдаты после 25-вёрстного марша и утомительной переправы через Кубань страшно устали. Поэтому Суворов объявил двухчасовой отдых. Потом преследование противника возобновилось уже в урочище Сарычигир и продолжалось ещё четыре часа, пока остатки ногайцев во главе с Тав-султаном не скрылись в густом лесу.
     В закубанском побоище погибло более 4000 кочевников и до 700 ясырей (пленников), а также немалое число женщин и детей. Потери русских составили немногим более 50 человек. Победителям досталось приблизительно 6000 голов крупного рогатого скота и 15000 овец. При обратном движении войск добыча ещё увеличилась за счёт брошенного в степи ногайцами скота.
     Разгром оказал большое, но разное впечатление на ногайцев. Многие мурзы принесли Суворову в знак покорности свои белые знамёна, поклялись и обещали вернуться на прежние кочевья. И только Тав-султан со своим ближайшим окружением не могли надеяться на прощение. Командир русского корпуса посетил аулы покорных ногайцев и встретился там со многими старыми знакомыми. Со своей стороны, оставшиеся на прежних местах кочевники, приезжали к Суворову, который вместе со своей семьёй проживал в крепости Дмитрия Ростовского.

Б.Т. Решитько,
действительный член Русского
географического общества,
руководитель комиссии по топонимии
Краснодарского регионального отделения РГО


СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

1. Алексеев В.А Письма и бумаги Суворова. Т. 1. СПб., 1916.
2. Дубровин Н.Ф. Присоединение Крыма к России. Т. 2, 1778 год. СПб., 1885.
3. Замостьянов А. Гений войны Суворов. М., 2013.
4. Михайлов О. Суворов. М., 1973.
5. Осипов К. Суворов. М., 1947.
6. Петрушевский А. Генералиссимус князь Суворов. СПб., 1900.
7. Полевой Н. История князя Италийского, графа Суворова-Рымникского, генералиссимуса российских войск. СПб., 1913.
8. Ратушняк В.Н. Кубанские исторические хроники. Краснодар, 2005.
9. Решитько Б.Т. Страницы истории // Заря Кубани. 1965. 25 сентября.
10. Сакович И. Исторический обзор деятельности графа Румянцева-Задунайского и его сотрудников: князя Прозоровского, Суворова и Бринка с 1775 по 1780 год. СПб., 1857.
11. Соловьёв В.А. Суворов на Кубани. Краснодар, 1996.
12. Степанов Б. Командир Кубанского корпуса // Кубань. 1950. № 9.
13. Тимченко-Рубан Г.А. Суворов и инженерное дело. СПб., 1913.
14. Фадеев А.В. Суворов на Дону и в Приазовье. Ростов н/Д., 1950.
15. Энциклопедический словарь по истории Кубани. Краснодар, 1997.