Алексеева Мария Васильевна

     

… Алексеевой я стала по мужу, до замужества была Никулина. Родилась 9 июня 1925 года в деревне Устарь Суземского района Брянской области в большой многодетной семье: шестеро сыновей и две дочери, я была самой младшей. Как и все в деревне, мои родители были хлеборобами. В большой семье и домашнее хозяйство было большим: держали корову, лошадь, овец, много всякой птицы. Для всех всегда было много работы. Папа, Василий Алексеевич Никулин, очень хорошо плотничал и столярничал, что во многом помогало нашей большой семье жить. Мама, Евдокия Павловна, была домохозяйкой. 
        В 1932-33 годах в стране был большой голод, и мне, тогда семилетнему ребёнку, трагические события тех лет запомнилось настолько отчетливо, что и сейчас, спустя десятилетия, это очень тяжелые воспоминания. Год был неурожайным из-за сильной засухи. Я помню, что речка высохла настолько, что было видно сухое дно, выгорела вся трава, нечем было кормить скот, не было воды даже поить скот, и, чтобы не было падежа, много скота пришлось забить, но хранить мясо в таком большом количестве в жару было негде. Беда цеплялась за беду: нет воды, нет хлеба, голод… Особенно мне запомнилось, как мы с братом Лёней ходили по картофельному полю и среди высохших картофельных клубней собирали небольшие горошины крахмала, из которого мама варила похлёбку. 
Брата Михаила в 1933 году, после прохождения действительной военной службы, направили на работу в органы ОГПУ в город Грозный, и по предложению брата в этом же году ранней весной родители вместе со мной и братом Лёней переехали в Грозный. В городе чеченцев было мало, в основном они жили в аулах. Мы поселились на окраине города в Кировском районе на двенадцатом участке по улице Трамвайной. К нам на гору поднимался трамвай, и можно было легко добраться на трамвае через площадь Минутка в центр города. За небольшие деньги родители купили небольшой земельный участок с полуразваленным домиком-сараюшкой. Но папа был человек мастеровой, и он быстро нашу сараюшку превратил в уютный домик на три комнаты. А в горах нам выделили участок земли, где мы с удовольствием трудились всей семьёй, посадили много овощей и ягод. Год выдался очень урожайным, и мы заготовили много картошки, кукурузы и всяких овощей. Вспоминается как мама пекла хлеб в форме лепёшек, в тесто добавлялась тёртая тыква, и мы, как и местные жители, называли этот очень вкусный хлеб «цицкель». Из зерна дроблёной кукурузы варили кашу, а из муки – мамалыгу.
        В то время в Грозном работал крупный нефтеперегонный завод, где вырабатывался высококачественный бензин. На Грозненском крекинг-заводе, как тогда его называли, работали двенадцать тысяч человек. Газа было настолько много, что к каждому дому были протянуты трубы и прямо на улице сложены печи и подведена газовая труба с горелкой. На этих печах готовили еду, пекли хлеб. Папа работал в школе, вёл столярное и слесарное обучение, сейчас это трудовое обучение. 
В Грозном я пошла в первый класс. Училась хорошо, каждый год получала грамоты за хорошую учёбу. Гуманитарные предметы мне нравились больше. А с братом Лёней у нас было прямо соревнование – кто прочитает первым новую интересную книгу. Это было время высокого патриотического подъёма и порыва всей молодёжи. Было много строек. Все активно занималась спортом и военизированным обучением. Часто и много проводилось всевозможных соревнований среди школьников и молодежи, как по спортивным, так и по военно-прикладным направлениям. Молодёжь с гордостью носила на груди спортивные значки как символ высоких спортивных достижениях. Я сама с гордостью носила значок «Ворошиловский стрелок» за меткую стрельбу. Старшие братья учились в высших учебных заведениях, создавали свои семьи.
Когда началась война, все мои братья были мобилизованы в армию. Я также мечтала пойти на фронт, чтобы, как они, защищать от ненавистного врага нашу Родину. Но вместо фронта нас, подростков и не призванную в армию молодёжь, мобилизовали на строительство окопов вокруг Грозного, а также на строительство аэродрома в Ханкале. Мы корчевали деревья, убирали каменные глыбы, засыпали и трамбовали ямы привезённой землёй, копали противотанковые рвы.
           Брат Михаил в начале войны был направлен на службу в Грозненское пехотное училище и погиб в боях при защите Грозного в 1942 году. В декабре 1941 года пришло известие, что в боях при защите Москвы погиб старший брат Виктор. Но потом выяснилось, что он остался жив. Его, тяжелораненого, уже после боя на оккупированной территории подобрали местные жители, прятали от немцев, лечили, как могли, а через несколько недель он был освобождён нашими войсками, и его, с загноившимися и кровоточащими ранами, отправили в тыловой госпиталь в город Новосибирск. У него были тяжелейшие множественные ранения по всему телу, он очень долго лечился в разных госпиталях. О том, что он жив, мы узнали только в 1944 году из его же письма. Осенью 1942 года, после тяжёлого ранения в голову, был демобилизован и направлен домой для дальнейшего лечения брат Андрей. Пуля прошла на вылет от переносицы через нос, рот, горло и шею. Я помню, как мы вместе с мамой по нескольку раз в день делали перевязки, промывали рану от гнойных и кровавых скоплений. Я видела, какие невыносимые боли он испытывал, но не жаловался, не стонал, а стойко переносил свою боль. И великое счастье – у него не были задеты ни слух, ни зрение. Осенью 1943 года под Киевом был тяжело ранен в живот брат Алексей. После госпиталя в январе 1944 года его отправили домой в Грозный. Ему делали несколько раз операции, и хоть медленно и тяжело, но Алексей пошёл на поправку, постепенно его раны стали заживать. 
В Грозном было много госпиталей, в которые постоянно прибывали тяжелораненые на лечение или выздоравливающие на короткий отдых перед отправкой на фронт. Мы, школьники, часто ходили помогать выгружать раненых из машин или из вагонов, ухаживали за ними в госпиталях. Вид искалеченных и изуродованных тяжёлыми ранениями солдат, их боль, страдания и беспомощность настолько повлияли на меня, что я мечтала стать врачом, чтоб лечить и спасать людей. Я, как и многие мои сверстники, несколько раз писала заявления в комитет комсомола и военкомат с просьбой направить меня добровольцем на фронт. А нам всё время отвечали, что хорошая учёба в школе - это именно то, что от нас требуется.
           Весной 1943 года в Грозном формировался новый зенитно-артиллерийский полк. И, в середине мая, меня, в числе многих моих одноклассниц, желавших уйти добровольцами на фронт, пригласили в городской комитет комсомола, где заседала комиссия из военных представителей по отбору молодых девушек для службы в женский 744-й зенитно-артиллерийский полк. После беседы и проверки документов почти все приглашённые девушки получили направления: кого в роту связи, кого в прожектористы, а кого в зенитчики. Всем моим одноклассницам, которых призвали, досрочно выдали документы о среднем образовании и приказали прибыть на следующий день на сборный пункт, где формировались команды и направлялись в подразделения по месту службы. Я, в числе двух десятков таких же бывших десятиклассниц, была направлена в 42-ю отдельную батарею старшего лейтенанта Степанова, командир отделения – сержант Сопин. Основной задачей нашей отдельной 42-й батареи было освоение в кратчайший срок нового вида военной техники – радиолокационной станции, поступившей на вооружение Красной Армии. На сборном пункте всех одели в военную форму, здесь же мы приняли военную присягу, получили винтовки и нашу команду отправили на окраину Грозного в чистое поле, где мы сами себе выкопали землянки, в которых мы должны были жить. Кроме того, были проведены очень ответственные, трудоемкие земляные работы: под радиолокационную станцию нужно было подготовить очень ровную, под уровень, площадку большого размера – диаметром 110 метров. История этих станций интересна. Насколько это правда, я не знаю, но велись такие разговоры, что якобы Рузвельт, в знак дружбы США с СССР, подарил Сталину новые радиолокационные станции орудийной наводки – СОН-2. Станция была предназначена для обнаружения на дальнем подлёте вражеских самолётов. Мы определяли их дальность, азимут, угол места и эти данные передавали на командный пункт приёма и передачи данных (ППД) зенитных батарей, которые отражали налёт немецких самолётов. Наш воентехник инженер Арютов говорил: «Вы должны так научиться работать на станции, чтобы в любое время суток, за несколько минут включить станцию, определить точные координаты вражеских самолётов, быстро и четко передать координаты на пункт ППД». 
           СОН-2 представляла собой небольшое железное помещение в виде закрытой кабины, на которой сверху на специальной подставке крепилась антенны, и всё вращалось вокруг своей оси. Внутри были установлены три экрана, это сейчас их так называют, а тогда мы их называли «осциллографические трубки». Перед каждым экраном садился оператор и засекал одну или несколько пульсирующих точек, и передавал точные координаты на ППД, а там уже наши зенитные орудия встречали вражеские самолёты.
В течение месяца, мы, все без исключения, на отлично изучили устройство станции и могли в считанные минуты её включить, произвести поиск вражеских самолётов и передать данные на ППД. К удивлению наших командиров, все девушки работали чётко и слаженно, что подтверждалось нашими успешными действиями во время неоднократных учебно-боевых тревог в любое время суток. Меня назначили старшей установки и присвоили звание младший сержант.
В феврале 1944 года в спешном порядке вся техника и вооружение нашего полка была погружены в эшелоны, и мы отправились на фронт. Несколько суток в пути – и полк прибыл на большую узловую станцию Жлобин Гомельской области в Белоруссии. Там стояли морозы, было много снега, и мы, прибывшие с тёплого юга, сразу на себе ощутили, что одежда у нас была непригодной для такой погоды. Нас прямо на станции одели в тёплую зимнюю одежду и самое главное, что мы получили – это, пусть и мужское, нательное бельё, тёплые носки, подшлемник на голову, который закрывал всё лицо, имелись только прорези для глаз, и он очень хорошо защищал от мороза.
Разместился полк в открытом поле, в полуразрушенных боевых окопных позициях ранее стоявших здесь каких-то воинских частей. Все вокруг было разбито и разрушено, ни одного целого дома, и только торчали обгорелые печные трубы, а возле них кое-где копошились люди, везде было много не захороненных трупов. А с запада часто доносилась канонада артиллерийских залпов. Боевой задачей нашего полка была защита от налётов вражеской авиации узловой железнодорожной станции Жлобин и моста через реку Днепр в районе города Жлобин. Наша батарея несколько раз сумела обнаружить вражеские самолёты еще на дальнем подлёте.
В августе 1944 года в полк поступила новая боевая задача – передислокация в Восточную Пруссию в район города Инстербург в подчинение 3-го Белорусского фронта. По прибытию в Пруссию наша батарея расположилась в лесном массиве на территории бывшего личного охотхозяйства Геринга. Шли бои за Кенигсберг. И хоть наша батарея находилась вдалеке от линии фронта, но мы слышали постоянный, то нарастающий, то стихающий и снова нарастающий гул, свист и грохот канонады, рвущихся снарядов и авиабомб. Наша батарея, ведя постоянное боевое наблюдение за воздухом вплоть до мая 1945 года, предотвращала неоднократные налёты вражеской авиации еще на дальнем подлёте, что позволяло срывать вражеские бомбардировки по нашим стратегическим объектам. Немецкие летчики, которым наши зенитные батареи своим плотным огнём преграждали путь, вынужденно сбрасывали свой смертоносный груз куда попало и быстро удалялись.
Победа – самое прекрасное и желанное слово, которое ожидал во время войны любой человек. Это радостное известие мы узнали из сообщения по рации ночью с 8 на 9 мая. Везде слышались радостные крики: «Победа! Победа! Победа!...», оглушала несмолкающая стрельба, а небо озаряли сотни ракет. Стреляли из того, что у кого было.
          Мы, радостные и воодушевлённые, несколько дней не могли свыкнуться с мыслью, что наконец-то эта ненавистная война закончилась. 
В конце мая 1945 года пришёл приказ о расформировании нашего полка. Вооружение и техника передавалась в другое подразделение, которое направлялось на восток страны на борьбу с японскими войсками, а личный состав нашего полка демобилизовали. Всем выдали новую форму, денежное пособие, сухой паек на несколько дней, посадили в эшелоны и отправили к месту формирования полка. По пути следования была остановка в городе Харькове. В нашу честь был устроен тожественный приём, концерт и обед. В торжественной обстановке всех наградили медалями «За победу над Германией». Для меня и по сей день это самая высокая награда! Сегодня о тех труднейших и героически событиях напоминают мне и орден Отечественной войны 2-й степени, и медали «За оборону Кавказа», «За освобождение Белоруссии», и другие памятные и юбилейные медали.
Приехав домой, я, как полагается, прибыла в военкомат Грозного, откуда призывалась на службу, чтобы стать на воинский учёт как демобилизованный военнослужащий. При постановке на учёт в личное дело записали «прибористка», вместо специальности «оператор по азимуту на радиолокационной станции СОН-2», объясняя это тем, что не знают такой специальности и, чтоб ничего не напутать, пишут то, что знают. В этом не было ничего удивительного, мы действительно были первыми, кто осваивал неизвестные ранее в войсках радиолокационные станции.
           В 1946 г. я поступила в Грозненский педагогический институт, хотя и мечтала стать врачом, но мечта моя не сбылась. Ближайший мединститут был в Орджоникидзе. Не хватало денег на питание, я продолжала носить военную форму, так как другой одежды у меня не было, и взять было негде. К тому же в чужом городе нужно было ещё и жилье снимать, а ещё и родители настояли, чтобы я никуда не уезжала. Я любила русскую литературу, много читала, что во многом и определило мой выбор, и я поступила на факультет русского языка и литературы. Брат Алексей, как военный инвалид, получил спецталон в военторг, и для меня там купили несколько метров штапеля. Из него мы с мамой сшили красивое чёрное платье с белым воротничком, а сосед, который сапожничал, из этой же ткани сшил красивые, лёгкие и очень удобные туфельки. Надо отметить, что в первые годы после окончания войны, деньги для людей оказалось менее важны, чем натуробмен. Купить нужную вещь иногда было сложно даже за большие деньги, проще и легче её было на что-нибудь обменять. Отец для меня выменял у своих знакомых старенькое пальто, которое снаружи было относительно целым, а подкладка – вся изодрана, но мы его починили, и я его ещё несколько лет носила.
          В 1947 году я вышла замуж за Николая Алексеева. Из-за нехватки в армии специалистов Николай продолжал служить воентехником в Харьковском авиационном училище ещё до 1949 года. До войны он успел закончить только 9 классов, и был мобилизован на фронт, поэтому после демобилизации ещё год учился в десятом классе, а потом поступил в Грозненский нефтяной институт. После его окончания был направлен на работу инженером-преподавателем в нефтегазодобывающее управление города Славянска-на-Кубани. На Кубани в тот период начиналась промышленная добыча нефти. А я, как учитель русского языка и литературы, работала учителем, завучем, а с 1974 года по 1984 год – директором средней школы № 16 вплоть до выхода на заслуженный отдых, награждена знаком «Отличник народного просвещения».
Мы с мужем воспитали двоих детей, у них свои семьи. У нас – три внука и три правнука. Сейчас, конечно, иногда подводит здоровье, как говорят – годы берут своё. Но, вопреки трудностям, стараюсь активно участвовать в жизни города, продолжаю принимать участие в патриотических встречах и уроках мужества со школьниками и молодёжью, в районном совете ветеранов руковожу клубом «Ветеранские посиделки». И даже сегодня могу с уверенностью сказать: «Я по-прежнему в строю»!



Записано в июле 2014 г.
по воспоминаниям ветерана
Великой Отечественной войны
Марии Васильевны Алексеевой,
проживающей в г. Славянске-на-Кубани,
историком-краеведом Б.Д. Фуфалько