Ехал Пушкин вдоль Кубани

      Как известно, путешествуя вместе с семьёй генерала Н.Н. Раевского с Кавказа в Крым в августе 1820 года, молодой Пушкин не вёл дневник и не делал никаких записей. Даже известное письмо брату Льву про берега Кубани и сторожевые станицы было написано им уже в Кишинёве.
Но был человек, который увидел поэта в Георгиевске, а потом ехал в одном поезде с ним и с Раевскими на всём протяжении кубанского отрезка пути и непрерывно вёл дневник. Этот человек – писатель Гавриил Васильевич Гераков. Грек по национальности, он родился в Москве в 1775 году. В семилетнем возрасте был определён в Греческий кадетский корпус, по окончании которого служил в Балтийском флоте, занимался «образованием себя и других, попечением о кровных, службою военною и гражданскою».
      В начале июня 1820 года Г. Гераков с товарищем отправились в поездку по России. Оставив позади Санкт-Петербург, Ярославль, Нижний Новгород, Казань, Симбирск, Саратов, Астрахань, Владикавказ, путешественники в начале августа прибыли в Георгиевск. Там во время поездки на минеральные воды, Гераков, как он пишет, «увидел Пушкина молодого, который готов с похвальной стороны обратить на себя внимание общее; точно он может при дарованиях своих;… он слушал и горькую правду, но смирялся, и эта перемена делает ему честь».
      В субботу, 7 августа, Гераков с товарищем выехали из Георгиевска. Их путь лежал через Ставрополь, Богоявленск, Прочный Окоп. В крепость на берегу Кубани путники прибыли в час пополуночи и одетыми легли спать. Когда поднялись утром, заметили, что погода стала меняться: до выхода солнца чувствовалась прохлада. Попрощавшись с комендантом майором Широким и офицерами Прочного Окопа, гости в сопровождении хопёрских казаков поехали дальше. К полудню добрались до Темизбекского редута, где Кубань меняла направление и устремлялась на запад.
      О том, как протекало путешествие вдоль пограничной реки, рассказывает Г. Гераков:
«8-го августа. В Темизбеке встретились с генералом от кавалерии Н.Н. Раевским. Во втором часу пополудни въехали в Кавказскую крепость, где комендант и командир Навагинского полка – подполковник Александр Федоров Урнежевский, кроткий и скромный, добрый и порядочный 35-летний человек. У него мы обедали, ужинали, в бане были.
      9-го августа. Встали, не выспавшись и от жару и от насекомых. Комендант с офицерами заходил к нам и настоял, чтоб у него завтракать; выполнили желание Урнежевского и у него же с генералом Н.Н. Раевским и его фамилиею обедали. Читали старые газеты у себя, вечер провели в разговорах и в чтении приказов Ермолова; все почти имеют отпечаток отличного человека.
      10-го августа. Недоспав, проснулись рано, в шесть часов; при сопровождении гостеприимного коменданта выехали из Кавказской крепости; погода прекрасная; проехав все хоперские станицы, нашел одну другой лучше; и церкви каменные; дорога гладкая сто семь вёрст; и, оставя за собой Кавказскую губернию, вступили в четвертом часу пополудни в землю черноморских казаков (прежде запорожцев) и прямо в карантинный редут, называемый Изрядный Источник. Тут нашли атамана черноморцев, полковника, седого, кроткого, с добрейшим лицом человека Григория Кондратьевича Матвеева. Карантинный дом… показался дворцом, и подлинно - чист, в четырех покоях по две кровати, в каждом стол и стулья; скоро окурили всех нас.
      По тихой реке Кубани все станицы отменно хороши; поля и ныне зеленеют, скота много и хлеб не совсем дурен; однако давно не запомнят таковой засухи, трава всегда в рост человеческий, как все утверждали. Екатеринодар есть столица черноморских козаков, где и войсковая канцелярия; город обширный, но худо выстроен, и в нем не более 3000 обоего пола жителей. Войсковой канцелярии члены сказывали мне, что всего на все с женским полом в Черномории 70 тысяч, более мужского пола; что у них 21 полк, в каждом 550 человек, одеты в синем, рукава за плечами, выбриты, у некоторых козаков есть еще чуприны. Во время нужды могут сверх сказанных полков сесть на коней тысяч десять; старики, дети и козачки все в работе. Единообразие одежды не так-то красиво; прочие козаки одеты как хотят, и оттого кажутся молодцеватее и красивее, и борода придает мужество…
      Доктор карантинный с излишеством учтив; мы хотели покупаться в Кубани и бросились в её тихие струи; я держался берега, товарищ мой поплыл далее, и вдруг три черкеса с противолежащего берега кинулись в воду: мы вздрогнули, однако ничего не приключилось. В шесть часов пополудни обедали и ужинали с Урнежевским; часа через два он поехал в обратный путь со слезами на глазах, и мы, прощаясь, взаимно почувствовали печаль; трехдневное пребывание вместе сблизило нас…
      В десятом часу вечера, при полном жарком месяце, при звездном небе на берегу тихой Кубани, в десяти саженях или немного далее.. от пикета, сидя на стульях, с трубками глотали теплый воздух; здесь, как и на Тереке, не надобно дремать, и всякий ложится спать с оружием у изголовья; неприятная жизнь…
      Возблагодаря творца за благополучное путешествие, столь дальнее и многотрудное, мы легли успокоиться на свежее сено; я часто просыпался от откликов наших, русских и черкесов; тут мудрено быть сонным, каждый сделается и сметливым и осторожным.
      11-го августа. В седьмом часу утра, поблагодаря атамана Матвеева, пустились в путь, сопровождаемые сотнею козаков, и благополучно очутились в Екатеринодаре; дорога бесподобная, слева скромно течет Кубань, за нею виден лес, а вправо простирается зеленая равнина, В Екатеринодаре, по благосклонности начальников козацких, приготовлена была для нас чистая, хорошо убранная квартира майора Барабаша, который и в отсутствии своем не токмо угостил нас, но и в дорогу снабдил вином и съестными припасами…   Сверх сотни козаков с офицером дан нам полковой есаул Никита Яковлевич Долинский, чтоб нигде не было остановки; молодец, добр и услужлив; мы не ехали, а летели.
      В восьмом часу вечера, в Ивановской станице, мы остановились у одной козачки, и на дворе при двух мужественных часовых освещаемые печальною луною, без света, почти как днем, обедали и ужинали в одно время; около нас, на обширном дворе, быки с важностью прохаживались, коровы прогуливались, телята прыгали, ягнята щипали травку, курицы клокотали, цыплята под крылышками их прятались, свиньи с поросятами хрюкали, лошади ржали; теплота нежная увивалась вокруг нас, хозяйка старая, но добрая, хлопотала, угождая нам и помогая повару…
      Оставя трогательные картины, я вступил в разговор с козаками и узнал, что козаки сохраняют все посты; что в постные дни вина не пьют; что свято чтят своих родителей, слепо повинуются приказаниям начальников; верны женам своим и передают всё, что знают, своим детям. Молодые козаки, дети наизусть знают все походы отцов и дедов своих! Вот прямо природное воспитание, получаемое от родителей своих, а не от пришельцев, коими с давних лет наводняется любезное наше отечество. Строгое повиновение наблюдается всегда и везде, ибо начальники, быв прежде сами простыми козаками, на опыте дознали, как должно управлять подчиненными; доброта души сияет на лицах козацких, и все вообще умны, кротки и приветливы; рассказы их весьма приятны; нельзя не любить их!
      12-го августа. Вчера прилегли, но тьма насекомых не допустила сомкнуть глаз; в три часа, на самом рассвете, уже были готовы к отъезду; в пятом выехали из Ивановской станицы. Утро было свежее. Нас сопровождали 150 козаков; первые двенадцать вёрст мы проехали с быстротою молнии, менее нежели в полчаса, и 28 других - в час, до Копыла, лежащего при речке Протоке. Здесь опасность заставляет так скоро ездить. Тут на пароме живо перевезли наши экипажи и нас ещё живее на лодке; с такою же скоростью доехали мы до Петровского кордона на речке Калаусе - 25 вёрст; до Андреевского кордона на речке Курке -25 вёрст; до Темрюка - 25 вёрст, козаки переменялись на каждом кордоне. Дорога очень хороша; мосты гораздо лучше, чем внутри России; камыши во всю почти дорогу высотою и густотою удивляют, имея три и более сажени.
      Черноморцы весьма ловки, молодцы, как и прочие козаки, и офицеров имеют отличных. Темрюк-станица заключает в себе девяносто домов, или мазанок, однако, есть и хорошие домики; церковь одна каменная изрядной архитектуры; большого богатства внутри нет, но везде хорошо и чисто; здесь, в Темрюке, мы остановились у есаула; везде мы испытали угощение древних патриархальных времён, подчуют и упрашивают взять в дорогу хлеба, вина, плодов; словом, чем богаты, тем и рады; насильно даже кладут в экипажи - денег не берут! Жарко, и немудрено: ехав с такою быстротою, мы в двенадцать часов времени проехали 185 вёрст. В девятом часу вечера въехали в Тамань; через крепость не хотели нас пустить, но, видя четыре экипажа на мосту, которых нельзя было поворотить, доложили коменданту Каламаре, и он позволил. Месяц уже, пленяя, светил, мы остановились на лучшей улице в приготовленной квартире козацкого офицера. Нас посетили любопытные и учтивые чиновники. Ужин и обед наш был в одиннадцатом часу; после чего, принеся от души благодарность богу за благополучное окончание путешествия по Кавказской и Кубанской линиям, утомленные возлегли на сено и предались сладкому сну. Ныне дорога везде широкая, ибо Ермолов велел сжечь камыш по обеим сторонам, чтоб тем безопаснее было для проезжающих. В камышах козаки поймали несколько молодых лебедей и нам подарили; мы приказали четырех зажарить; ночью таманские собаки вошли в печку и похитили наше жаркое, которое мы готовились в первый раз в жизни отведать.
      13-го августа. Едва мы проснулись, был у нас комендант полковник Каламара, родом грек; все об нём хорошо отзываются; он давно служит. Полковник гарнизона Бобоедов - добрый старик, а есаул Мартын Степанович - смышлёный городничий. Мы осмотрели крепость, которая при бессмертном Суворове была в лучшем виде, по словам здешних жителей; тут и теперь находится девяносто орудий…
      Заходили к Бобоедову и есаулу; потом пошли к проливу Киммерийскому. Под нашими ногами разбивались пенистые волны, несомые противным ветром к берегу; взорам нашим представлялись Ениколь и Керчь; мы должны оставаться, ибо час от часу буря сильнее поднималась…
Утром был порядочный дождь, после двух месяцев засухи. Жителей в Тамане не более двухсот, и весьма мало съестных припасов. Босфорский пролив с берега прекрасен, особенно при непогоде. После обеда по благосклонности Бобоедова ездили мы на его дрожках версты за три от Тамана, на гору, которая 1818 года с 15-го августа до 15-го сентября при пламени и густом дыме выбрасывала грязь и каменья… По словам жителей, сие явление случилось до восхода солнечного, с ужасным ударом; в то же почти время в проливе Киммерийском и в Азовском море слышны были удары и два раза появлялись острова, по которым могли ходить люди, и смелые ходили; вскоре ветром снесены были или волнами смыты - исчезли. Тут на горах и под горами растёт множество илиотропу, хотя оный и не так высок, как у нас в горшках, но благовоннее нашего. Мы ходили опять к берегу: волны шумят и ветер противный; тепло, воздух чист и здоров; в ожидании благоприятного времени к отъезду нашему мы купались в соленой воде, ужинали, рассуждали и сожалели, что многие города не похожи на города...
      14-го августа. Рано встав, вышел подышать, тмутараканским воздухом насладиться.
В одиннадцать часов осматривал церковь покрова пресв. Богоматери, где видел известный камень, о котором многие писали и многие на умствованиях основывали свои заключения. Оный не более пяти пяденей моих, где читаешь надпись: "В лето 6576 (1065), индикта 6, Глеб-князь мерил море по лёду, от Тмутаракани до Керчи 30 054 сажени". Другая половина сего камня шесть с лишком моих пяденей, толщина более пядени. Над сим камнем лежит ныне другой камень с надписью греческою… С обеих сторон в барельефе изображены фигуры человеческие в туниках, в три четверти аршина высоты, с поднятыми руками, держащими венки. Святость ли изображает сей камень или просто надгробие над каким-нибудь воином?
      В пятом часу посетил нас атаман Матвеев, и, повидимому, недовольный своею судьбою, что должен один жить в Екатеринодаре, а жена живет с пятью дочерьми и двумя сынами в Тамане.
      Через час пошли мы к нему: не застали дома, только с двумя дочерьми кланялись; в это время генерал Н.Н. Раевский был у нас; мы, взяв дрожки, поехали в крепость Фанагорию (так называется крепость Таманская) и приветствовали приезжего почтенного генерала, пили чай с его дочерьми и англичанкою, доброю Машен. Тут все военные были и все препорядочные люди.
Выехав из крепости, в виду Керчи и Ениколя, мы купались. Солёная вода здорова и тепла, но противна, если в рот попадёт.
      15-го августа. Успение Богоматери; не удалось быть у обедни, ибо в 8 часов утра погода стихла, и мы перебрались с экипажами на канонерскую лодку, по-здешнему лансон, одномачтовое судно; в девять часов, снявшись с якоря и подняв парусы, при самомалейшем ветре пустились по страшной жидкости; ветру попутного не было, и несносный штиль досаждал. Ещё в Тамане тронули меня слова атамана Черномории Матвеева; прощаясь, утирая слёзы, он сказал: «Не забудьте добрым словом»; здесь, на лансоне, вспомнил я оные и долго думал о нём.
      В девять часов утра оставили за собою Азию, а в пять пополудни бросили якорь в Европе – у Керчи. Сей путь при благоприятном ветре совершают в два часа с половиною, а мы ехали 8. Нас приветствовали морские офицеры».

Коментарий

      Приведённое описание путешествия генерала Н.Н. Раевского и его семьи с А.С. Пушкиным по Кавказской и Черноморской кордонным линиям взято из книги Г.В. Геракова «Путевые записки по многим российским губерниям. 1820», вышедшей двумя изданиями – в 1828 и 1830 годах, то есть ещё при жизни великого поэта.
Описание вызывает, по меньшей мере, два вопроса:
      1.Почему Гераков мог так свободно передвигаться по неспокойному южному пограничью России, останавливаться в крепостях и редутах, быть принятым комендантами и командирами, получать конвой для сопровождения?
Действительно, одних заслуг на поприще литературы и воспитания для этого недостаточно. Поэтому некоторые исследователи жизни и творчества Геракова считают, что секрет кроется в личности его товарища, который мог быть родственником кого-то из членов царской семьи.
      2.Почему, описывая 8-дневный переезд из Темизбека в Тамань, автор ни разу не упоминает А.С. Пушкина?
Проще всего объяснить «забывчивость» большой разницей в возрасте: Г. Гераков годился в отцы А.С. Пушкину. Но этот довод опровергается характеристикой, данной известным писателем молодому поэту после встречи на минеральных водах. Поэтому вполне возможно, что автор «Записок» таким образом ограждал Н.Н. Раевского от возможных неприятностей: ведь заслуженный генерал «пригрел» государственного преступника, отправленного в ссылку

Б.Т. Решитько,
действительный член Русского
географического общества,
руководитель комиссии по топонимии
Краснодарского регионального
отделения РГО

16 Март, 2017 / Просмотров: 3435 / ]]>Печать]]>
© 2024 Решмет Д.А.